Большая Тёрка / Мысли /
Лукаво глаз прищурив, Вы
читали мне нравоученья:
мол, так не делают Судьбы
на склоне лет для развлеченья.
Что я не молод, и давно
пора б уже остановиться,
и не цепляться за перо
молоденькой Жар птицы.
Что в моём возрасте уже
саван готовят белотканный,
а не бросают в неглиже
девиц сомнительных, незванных
На простынях среди дивана,
иль в корридоре у стола:
как только наглости нежданной
хватает Вам на те слова!
А что ж мне делать среди ночи:
псалмы читать, иль макрамэ
вязать, задравши кари очи, -
иль мух считать на потолке?
Да мне всего лишь лет полста,
ну, может, три ещё прибавить:
да, возраст вроде, — не Христа,
но я не чувствую, чтоб править
Года вообще имело б смысл:
себя я чувствую прекрасно,
и не хочу копить я чисел
сонмище, — было бы напрасно.
И потому забудем Ваши
нравоучительны уроки:
не нужно в ложку манной каши
вливать сомненья и упрёки...
О, рассудительные Дамы, -
Вы не случайно холодны!
И лишь на краешке дивана
обычно так стыдливы Вы.
Игра устами, очи долу,
и рук нетерпеливый жест;
ступни не ставите на полу
немного согнутых во крест
На шее нашего Героя,
Вы не гоните лошадей:
от Вас смущения не скроешь,
и не прогонишь Вас взашей.
И так: приходится сознаться,
что очень слаб тот человек, -
кому Вы хочете «сдаваться,»
и поощрять движеньем век...
К чему питать иллюзий ворох?
Вы откровенностью своей
меня добили, юный ворог:
у двери той, я стал ничей.
Я не растерян, я смешон;
брожу понурый и манерный,
и допиваю свой крюшон
из чаши горькой, откровенной.
И что хотел, то получил,
а может, и Судьба смеялась:
чем больше воду я мутил, -
тем меньше слов со мной осталось.
Стыда не чувствовали Вы,
и улыбаясь, говорили:
- «Мой Друг, наверно Вы правы, -
по расписанью мы любили!»
Я поражён, слова теряя, -
не знал, не думал, не гадал,
что расписание бывает
в Любви, которой ожидал.
Не «заяц» я на остановке,
не воровал чужой билет:
а Вы, смешливая Плутовка,
лишь улыбались мне в ответ.
К чему питать иллюзий ворох?
Вы откровенностью своей
меня добили, юный ворог:
стою в трамвае и ничей...
Удели минуту мне внимания,
посиди со мною у окна:
нашепчи на ушко мне признания, -
только б не шумела голова.
Напиши портрет мне юной Осени,
ласковых коротких вечеров:
облаков кудрявых в небе проседи, -
луж последних пятна без оков.
Обмелевших речек русла твёрдые,
и листвы багрянцевый закат:
по Душе разбросанных аккордами
в небе запоздалых журавлят.
Мелкого дождя слезинки, капельки,
и морозца первое: — «Прости!»
Опиши скорее, Друг мой, маленький
осени последние шаги.
У камина посидим, послушаем,
тишину последних рыжих дней:
спой Ты мне, пожалуйста, послушная,
блюз своих заманчивых идей...
У подъеза шум и гам,
ропот, громкие наречия:
там цыганок правит бал
на манер засвеченный.
Кружат две цыганки Даму:
одна руку подаёт,
а вторая по карману
беззастенчиво ведёт.
- «Ты, красивая, смотри:
вот Твой Суженный, Ты видишь?
Только ручку золоти,
не жалей: его обидишь!
Будет скоро в доме счастье,
полки полные казны, -
и детишек двое в части:
ручку леву золоти!
Знаю, знаю, где живёт,
что Ты видишь на ходу:
скоро будет третий год, -
как встречаетесь в углу.
Ты, красивая, не плачь,
ручку чаще золоти:
дам Тебе счастливый мяч, -
под подушку положи!
И его Ты береги,
как зеницу своих очей;
ручку чаще золоти:
не ищи нас, между прочим!..»
Шум улёгся, — никого,
только листья всё летают:
неизвестно для чего
тем цыганочкам внимают...